Собачий ящик Сборник статей

Постнеклассическая трагедия, или Критика критики

Заметка вторая. «Плохо!»

«К Топору зову Русь...»

Н.Г.Чернышевский

Эх, залетные, поскакали по оврагам-буеракам... Критик Виктор Леонидович Топоров заморочен-заворожен Большим стилем (гранд-стилем) советской литературы. Вика отнюдь не одинок: в его славной компании такие разные люди, как писатель Владимир Сорокин, культуролог Борис Гройс, литературовед и философ Игорь Смирнов. Советскую «разрешенную» литературу я на дух не выношу, однако, помню, какое впечатление на меня в детстве производили московские сталинские «высотники»-«высотки» (и жутко, и сладко, и сопля из левой ноздри вытекает, и живот от щенячьего восторга пучит).

Все прошло, все пройдет. Лет пятнадцать тому назад член Союза писателей был по петровской Табели о рангах, не слишком модифицированной большевиками, чиновником четвертого класса, Действительным статским советником, в армии – генерал-майором, на флоте – контр-адмиралом. Братва, никто не поверит, но и квартиры давали. Были времена былинные, да сгнили. Через всю книгу Топорова шелковой нитью проходит некая метафизическая тоска (сумление и томление души) по тем баснословным временам. Не уверен, что автор это полностью осознает.

Сказанное относится к двум статьям «Слава (так !) и дело. К 70-летию со дня рождения Валентина Пикуля» (июль 1998 г.) и «Юрий Трифонов: другая жизнь» (сентябрь 2000 г.). На Виктора иногда нападает «некая куриная слепота» и взгляд вострый гасит. Помню, как лет тридцать тому назад он с пеной у рта советовал мне прочитать (сходить в театр и посмотреть на киноэкране) какую-то пьесу какого-то Гельмана про то, как работяги на партийном (!!!) собрании отказались от премии. Вся пьеса «Протокол одного заседания» и состояла из презентации данного партийного собрания. Я не шучу. Этого Гельмана недавно по телевизору показывали: демократии нас учит. Сынок у него шустрый, Маратом кличут (хорошее ласковое имя). Верной дорогой идете, товарищи.

Статья об историческом романисте заканчивается так: «...Валентин Пикуль предстает в сегодняшнем свете здравомыслящим, серьезным и занимательным историческим писателем, – предстает кривым, которого в царстве слепых по всем канонам следует провозгласить королем (С. 319). Витя, не будет Пикуль, Царствие ему Небесное, королем потому, что он варвар, лгун, ксенофоб (историософия Пикуля чудовищна) и малограмотный чудак. Не мы ли с Тобой в годы оные поражались тому, что ему в лом было нанять аспирантика из Пушкинского Дома, который бы за три ночи снял все невероятные фактические ошибки в любом его романе (кроме «Баязета» – ПЕРВЫЙ исторический роман Пикуля: все сделано-выделано на совесть). Вика, ну, какая у Пикуля «антисоветскость» (С. 313). Издатель, кинувший Тебя на «бабки» (Ты упоминаешь его фамилию в книге, а я умолчу), в годочки ОНЫЕ служил в Агентстве печати «Новости» (была такая гебистская организация для одурачивания западных лохов; помнишь, какие мистер X газетки издавал в Дании, Новой Зеландии, Канаде и т.д.), многократно приезжал в Питер забирать в Лениздате тома сочинений Пикуля на финской бумаге, с золотым обрезом и в кожаном переплете, для членов Политбюро. Думаю, что члены Полютбюро читать или не умели, или не могли (товарищ Соломенцев – покровитель Валерия Петровича – умел), так их жены и аппаратчики читали. А верхнее чутье у них на «антисоветчину» было лучше, чем у пойнтеров. Вика, ни один человек моложе тридцати пяти лет книгу Пикуля никогда в руки не возьмет, ибо НЕИНТЕРЕСНО и ЛЖИВО. Касторка не водка «Флагман», много не выпьешь.

В статье о Трифонове Виктор Леонидович несколько монотонно и занудно курочит крапивное интеллигентское семя. Приведу пару «забойных» цитат: «...трифоновские герои – и им подобные – стали прорабами перестройки – и безнадежно профукали ее. Вот затеяли обновление литературы – и похоронили ее на переделкинской свалке. Вот разоблачили все, что можно, и все, что нельзя, оставив себе самим лишь самое заветное. И вот, кроме отвращения, способны нынче вызвать только недоумение: интересно все же, почему вы такие поганые?» (С.326). Проницательных читателей покорнейше прошу в ладоши не хлопать. «Через большое горнило сомнений его анафема прошла» (заменим у Федора Михайловича слово «осанна»). Виктор Леонидович – не мелкий фраер, а крупный, один из культурнейших (во всех смыслах этого богатого обертонами слова) литераторов нашего поколения. И перед этим: «Догадался Трифонов... это не хорошие люди – не исключительно хорошие, но и не исключительно плохие, а более или менее нормальные» (С. 325). Вика, все люди на всем свете ОДИНАКОВЫЕ...

Поправочка. Юрий Трифонов ни о чем не догадался. Догадался В.Л.Топоров и еще один... (умолчу). Критик изволит писать: «А Трифонов возвращается. Для него начинается другая жизнь» (С. 327). Вика, взор Твой подагра что-ли туманит, но она на глазки не влияет. Какой Трифонов, окстись. Статья опубликована три года назад. Кому сейчас нужны тексты литературного барина с кривой ухмылкой и робкой фигой в кармане. Бронебойный бронепоезд советской литературы продан на металлолом за копейки, а подводная лодка, команду которой составляли московские кофеманы-корефаны, иллюзионисты-аллюзионисты, болевшие хроническим триппером нанайской борьбы с брежневской цензурой, уж добрых лет двенадцать тому назад потонула в фекалиях. Ну, какой вменяемый человек (кроме профессионального писателя, чья дееспособность под большим вопросом) купит том Трифонова? Да и литератор лучше купит водки. «Поднимите фижмы»... у Вия. Эти детские жмурки с недетской железной машиной никому ни на тугрик монгольский и «лингам золотой» Федора Сологуба не нужны. Кстати, о Сологубе. Все его стихи-романы (гениальные) многократно изданы-переизданы. А на них никто, включая Виктора Леонидовича, ни малейшего внимания не обратил. А Сологуб – не Трифонов.

Топоров – первый запевала в хоре плакальщиков-восхвалителей БЫЛОЙ литературы. Подкатываем к третьему акту постнеклассической трагедии. Я уже не раз писал о том, что мне, «духовному растлителю молодежи», «певцу» Пелевина-Сорокина-Татьяны Толстой-Суворова-Житинского-О`Санчеса-Хлумова-Крусанова-Акунина-Юзефовича-Ивантера и иных «строкогонов», нравится современная русская литература. Цветет и пахнет ЕЙНАЯ узорчатая сложность. Вино молодое бродит и мочой отдает. Дозреет в мехах козлиных и бочках дубовых: «букет», цвет, запах и крепость с ног валить будут.

Третий акт. Еще раз приведу маленький «кусочек» из статьи о Трифонове: «Вот затеяли обновление литературы – и похоронили ее на переделкинской свалке». Странно как-то: похоронили, а критик издал толстый том фельетонов о современной литературе. Ничего: выбралась Русская Литература из-под мусора, пьяная Старушка убогая, как законная жена Ставрогина, изнасилованная натурально Чубайсом, Паненка-Полонянка, с юбкой разодранной жирными пальцами (чьими – понятно).., водочки выпила, травки критической покурила, правда, не в критические дни, ибо в 1991 г. миновали оные, скромные зеленые рубли в лифчик сладострастно «сховала» и заплясала на костистых, с густопсовой шерстью лапах контрданс. Выражаясь простецким языком, этот танец – сакральная мистерия для неофитов, охватывающая эйдетическую сущность и исторически разнородные состояния «русскоязычного стрекулиста-щелкопера» и в ЭТОМ СМЫСЛЕ ориентированная на эпос Гомера, а одновременно и на «Краткий курс истории партии “Единая Россия”».

Тут-то мы, «с последней прямотой» «шершавым языком плаката», как на допросе в ВЧК, спросим Виктора Леонидовича: «Чем вы занимались до 1991 года, а? И еще: «Кого Вы вербуете в кавалеры и подружки Великой Русской Литературы», белой медведицы нашей духовности, воспаленной и саднящей, как Гондурас? С кем Вы, Виктор Топоров? Пора разоружиться перед партией Зигмунда Фрейда-Зюганова-Жириновского. Только не надо ля-ля про пустынника Серапиона и собачью будку из кошачьей кости.

О кавалере-покровителе ожившей покойницы. Витя «комиссарит» в жюри весьма престижной премии «Национальный бестселлер». Ну, есть там разномастные литераторы и прочие демократические дурачки для блезиру, но премию присуждает понятно кто, руководствуясь революционным правосознанием. Вика любит потешиться над литературными плутами (и московскими, и питерскими), которые дарят премии друг дружке по беспардонному блату (см., к примеру, фельетон «Как в Питере пилят “Пальмиру”. Физиология литературной премии» (С. 400-406)). Борзо написано, яростно, хлестко, зло... тррррррр по клавиатуре, и полный абзац...

В прошлом году лауреатом «Национального бестселлера» стал Александр Проханов (роман «Господин Гексоген»), главный редактор достославной газеты «Завтра». Отвязанная газета, с пубертатной эстетикой, основанной на пионерских страшилках. То, что патриоты-государственники, твердые зюгановцы и мягкие макашовцы, берут лавэ НЕПРИКРОВЕННО у Бориса Абрамовича, – не мое кошачье дело. А вот так звезды сошлись, что Витюша много печатался в прохановской газете и в литературном приложении к оной... Алхимия... Красный лев гужуется-публикуется у ЖЕЛТОГО жука-скарабея запасливого. Теория вероятностей, блин, и постмодернистская этика-эстетика (это о награждении богоданного вождя – идеолога «левых»)...

Мягко попеняю Виктору Леонидовичу, приведу два финальных абзаца из своей рецензии на роман Проханова: «Неловко мне, не с руки как-то, но вынужден сказать, что книга прокопчена зловонным антисемитским дымом. А вот это уже никуда не годится, ибо Россия претендует на почетное место в семье цивилизованных стран...

Удивляюсь я своим коллегам - членам жюри литературной премии “Национальный бестселлер”, многих из которых знаю. Ну-с, получит Проханов семь тысяч долларов, ну, будет книга издана премиальным тиражом 50 000 экземпляров. Дело хорошее, правда, не Божие. С милой улыбкой и потаенным кукишем присудили премию идейному людоеду: мол, китч, карнавал, постмодернистский центон и прочая белиберда. Невинные литературные игры и, несомненно, виновная совесть. Да и на самом деле роман Проханова нельзя назвать плохим, он метафизически содрогателен и ужасен, как медитация об аде. Воля ваша, пацаны и дамы. Только помните вещие слова Петра I : “В России и небывалое бывает”. Так вот, если “ИХНЯЯ ВОЗЬМЕТ”, не причитайте и не верещите, когда вас за волосы повлекут на Лобное место. “Отсекать головы” - так и только так - навязчивая идея-мечта «коммунопатриотов». И еще добавлю: в книге есть искренние слезы о России и неподдельное бесовско-люциферианское величие…» (Василий Пригодич. Роман-скандал, или Роман-пасквиль // London Courier , 2003, № 184, 7-20 March . P . 22).

А в чем коренится «третий акт» постнеклассической трагедии художника? А в том, чтобы в женихи-покровители-осеменители Отечественной словесности принудительно навязать таково «пушистого», сладкоголосного бюль-бюль Генштаба, нужно ЕЕ ненавидеть. Не просто не любить, а ненавидеть яростно, наотмашь, и финкой в бок.... Трагедийно, мистично и романтично (так теперь говорят на голубом глазу), когда художник ненавидит Мать-Литературу, коей он вскормлен, оперен, вразумлен и в мир печальный на заработки спроважен. Полтора года назад Проханов был забытым прозаиком-маргиналом, теперь он, лауреат, сэр-пэр и коллежский советник, не сходит с телеэкрана, бабачит и тычет, стрекочет и угрожает. И лжет, лжет, лжет. Будь его воля, он бы Виктора Леонидовича пристрелил на месте: ИМ ни в коем случае не нужны ДОБРОСКЛОННЫЕ союзники.

Подруливаем к четвертому акту (у меня, как у Иосифа Виссарионовича: пункт первый, второй и т.д.). Ладушки. Похоронили гады-интеллигенты литературу, поглумились, откопали и... снова поглумились. Мрак и туман. Ни черта не видно, снег с дождем (только что вернулся с Неописуемой и Дворнягой – именно такая погодка). Возрадуйтесь, бражники и блудницы. Серебряный горн Виктора Леонидовича протрубил «зорю»: на мглистом небосклоне российской духовности, простите за употребление табуированной лексики, появился краешек Солнца. Дева-отроковица грядет в ризах белых: ИРИНА ДЕНЕЖКИНА. Прошу любить и жаловать.

А при чем тут Топоров? Притом... – он, главный редактор издательства «Лимбус Пресс», совокупно с директором оного господином Тублиным по-черному пиарят и по-белому раскручивают юное целомудренное сверхдарование. Барышне посвящена, к примеру, апологетическая статья Саши (так!) Денисовой «ТаТу русской литературы» (Огонек, 2003, № 37, 13-19 октября). Господин Тублин с ходу заявляет, что «на прошлой Франкфуртской ярмарке Денежкина была звездой номер один и затмила нобелевского лауреата Кертеса» (С. 35). Вообще-то в нашей корпорации принято за базар отвечать, ну, да, ладно: начальство, ДИРЕКТОР.

Барышня-прелестница и плутовка, учится на третьем курсе факультета журналистики Большого питерского университета, издала книжку (читатель, догадайся, в каком издательстве – правильно), оная переводится на иностранные языки для услаждения тамошних лохов. Бывают натуральные говорящие фамилии: ДЕНЕЖКИНА. Милейшая девушка, ростом 180 сантиметров. Все на месте. Все при ней. Мадмуазель соперничала с Прохановым в сладострастном обретении премии «Национальный бестселлер», но пролетела. Читатель, мы с тобой лохи лопоухие, но не возникает ли у тебя мистического прозрения-озарения-воспарения по поводу того, КТО получит искомую премию в будущем году? В этом году премия присуждена каким-то рижским литературным отморозкам.

Саша Денисова простодушно пишет, что нашу Офелию «отыскал среди ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ БРАТЬЕВ, которые любят литературу как никто, Виктор Топоров» (С. 35). Вот врут журналисты: Виктор Леонидович прегрозен и преленив, посему он, ежели и полистал с полчасика творения гениев на сайте «Проза. Ру», то с омерзением бросил это богомерзкое занятие. Да и Интернет Витюша подключил совсем недавно... Впрочем, я допускаю мысль, что Ирочка вышла из головы Виктора, аки Фаина Паллада из зевесовой...

Ну-с, любезный читатель, пора тебя ознакомить с фрагментом изысканной прозы Зинаиды Гиппиус XXI века: «Гамлет был щуплый децл. Наркотой не увлекался, не бухал, как конь, но иногда пиво с водкой в пополаме пил [примечание рецензента, с которым, верую, согласится и полковник Баранов: гуманитарный «Ёрш» – бодрящий напиток, веселящий дух скорбный, но огорчающий телесную возбужденность]. А вообще чувак был прикольный, без ботвы, без всякого отстоя. Только тормоз. Вроде ему Офелия нравилась и он ее письмами по инету заваливал типа “Киска моя, я тебя хочу”. А в реале расшевелить его было сложно: гнал всякую муть, что все гопы вокруг, мажоры и мудаки. А она втрескалась конкретно. Хотела трахнуться с ним, а он – ни фига. Ну и, короче, у нее крышКа поехала, она взяла и типа с собой покончила. Ваще у Гамлета до фига и дома проблем было. Рудаки у него были притырочные, а мазер вышла замуж за чужого дядьку, и тот все время бухал и дома себя вел типа как основной, а Гамлет никак забить на это не мог и все думал: “Чтоб ты сдох, чмо!” Ну, короче, стал думать, чего бы отмочить, чтобы дядькиной спокойной жизни конец наступил. И такую чисто дичь придумал, что вообще капец» (С. 35).

Яду мне, яду... Больше и сказать нечего. Однако скажу. Проблематика шекспировской драмы изложена исчерпывающе. Толстой с его занудным пересказом «Гамлета» в «антишекспировском» трактате почивать изволит. Вот он, господа, новейшей русской сверхлитературы «чистейшей прелести чистейший образец». Кушать подано, пипл все схавает. Братва, а барышня-то голая, кинут ее взрослые дядьки, потешатся и на мороз выкинут. Заплатив, правда, сполна и по-честному.

«Огонек» приводит милые ответы на вопросы наливающейся соком (роман пишет сейчас) прозаИКЕССЫ: «Любимый певец: ДеЦл. Любимый фильм: «Пуля». Любимая еда: Orbit White . Хобби: бухать. Мечта: сняться в клипе с ДеЦлом, стать женой его же; замочить всех лысых, бритых и плешивых» (С. 35). Вот она в порфире венчальной Василевская-Серебрякова-Драбкина нового века в одном флаконе. Виктор Леонидович пописывать изволил о том, что Анна Ахматова была вдовой русской литературы. Вот Витюша и привел за ручку прихотливому, глупому и небритому русскому читателю НЕВЕСТУ-НАДЕЖДУ. Читатель, ты только не подумай наивно, что барышня – дура. Что-ты, родной. Эта умная, проворная и чрезвычайно смекалистая девчонка-растаманка просто понты кидает. Все просчитано, все продумано в корыстном расчете ошарашить старых литературных козлин (типа меня) и юных восхвалителей (типа Виктора Леонидовича). Дедушки, позолотите ручку, и... благодушно позолотят.

Сбежал я в минувшую среду с писательского собрания: гвалт какой-то бессмысленный и беспощадный. Натурально, виделся с Виктором Леонидовичем, доложил, что вторую статью о нем обдумываю. Шел я по Невскому домой и лишь в ЧЕТВЕРТОМ по счету магазине купил книгу великую (продано, братва): Ирина Денежкина. Дай мне! ( Song for Lovers ). Сборник рассказов и повестей. СПб. Издательство Лимбус Пресс. 2003. 224 С. Тираж 5000 экземпляров. Цена 103 рубля. Прочитал. Да, это вам не «Божественная комедия» сурового ДантА, не сюсюканье про Биче. Посильнее, покруче и позабористее будет. На задней крышке – ударный слоган «Юная Франсуаза Саган из Екатеринбурга. Виктор Топоров».

Несколько цитаток. Некий Денис произносит, как Манфред, богоборческий монолог: «Маменькиных сынков развелось до <...> [ломаные скобки везде принадлежат рецензенту-пуристу]. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой.... Чмыри позорные... Мажоры... Вые<….> всех, и все. Всех, на <…>, в армию» (С. 27). Образчик романтической дискурсивной коммуникации троих: «Ты кому вчера дала? – спросил Олег, зажигая сигарету. Сощурился, подул в сторону. – Тохе. – Я не помню, – честно сознался Антон. – Ну и иди на <…>...» (С. 103). Вот прелестное любовное стихотворение в прозе: «У него поехала крыша, и все внизу напряглось» (С. 125). А вот элегантное воспоминание о будущем весталки Марты: «Марк положит меня на кровать и принесет из кухни ножик с красной ручкой. Ножиком он выковыряет мне глаз и кончит в эту дырку. Потом пойдет на кухню, выпьет кофе и вернется. Выковыряет второй глаз. Опять кончит» (С. 195). Цепляет? Нет! Нет! Нет! Девушка-скромница, однако, своим аккуратным носиком, как волчица молодая, чует конвертируемый литературный мейнстрим. Нате, жрите!

Барышня-то, поверь, читатель, остро талантлива, слово чувствует, во рту перекатывает, нити серебряные плетет, но вот дяденьки бородатые небескорыстно подвигают ее писать всяческую чушь. Не Франсуаза Саган, выпустившая первую книгу в 19 лет, а, увы, Феклуша Сазан. Ежели бы я писал статью персонально об Ирине Денежкиной, то я бы назвал опус так: «Надежда БабкиНЫХ русской словесности». Читатель-то бедный, как верблюд, право, что ему в лоб положат, то и жует.

А о чем пишет-то Феклуша? Да о любви юношеской винной и невинной. Наше с маститым критиком поколение мучительно познавало Огненную Тайну Пола. Мы, как тетерева глупые, считали себя провозвестниками-протагонистами Сексуальной Революции. Почитал я мисс Денежкину и огорчился: у нас был просто-напросто местечковый сексуальный бунт (ну, баловались, баловались, конечно, но не так, не без страха и трепета). А эти дети, выросшие под рекламу кондомов-прокладок, балуются совсем иначе. Какая Тайна Пола сейчас – отстой и капец. Теория «стакана воды» бессмертной большевички мадам Коллонтай (соитие – драматическое ВСЕГДА – у нее – как стакан кока-колы выпить) живет и побеждает. Однако страдают дети, как все дети, мужая и болея, больше нас. Пошлейшая романтика была для нас сладким обманом-туманом-диваном. Вика, я все помню, но в отличие от Тебя ничего не расскажу. И еще впал я в изумление трансцендентное вот по какому поводу. Мы пили безмерно в студенческие годы, но работали: писали конспекты, курсовые, которые потом были опубликованы в академических изданиях, Виктор Леонидович, в частности, переводил Рильке, П.Целана и т.д. А эти – новые – ни хрена не делают, «бухают», баклуши бьют и бессистемно случаются, как «кролы» М.Б.Ходорковского. Исполать дети, правда, расплата за эти легкие дионисийские игры бывает тяжелой, хароново-церберской («На выбор – кладбище, дурдом»). Славно, что детки пиво-водку кушают (какие там пепси-джин-тоники-сидры), а не убийственные советские портвейны. Читатель! Помнишь гениальный элегический дистих: «Кто пьет портвейн розовый, тот ляжет в гроб березовый». Добавлю от себя: «Кто пьет водку с пивом, помрет молодым и красивым». Ирочка может спросить: А чего вы, дедульки некрашеные, как волки, седые, не померли пока до поры? Отвечаю. Доченька, здоровье у нас было преизбыточное, питание отменное, вода и воздух отравлены не были и т.д. В те годочки не то, что про СПИД, а и про аллергию мещанскую никто не слыхивал. Так-то.

Герои Ирины Денежкиной почему-то опасаются сдавать «зарубу». Это так теперь прозывается курс истории зарубежной литературы (при нас он назывался «зарубежкой»). Объемный и сложный курс. Виктор Леонидович преподает на филологическом факультете теорию художественного перевода. Вот и поднатаскал бы деток-журналистов по «зарубежке». Ой, как не помешало бы мадмуазель Денежкиной почитать разномастных маркиза де Сада-Флобера-Гюисманса-Пруста-Томаса Манна-Гессе-Джойса-Борхеса и т.д. А из наших – извольте список: Лев Николаевич Достоевский-Чехов-Бунин-Белый-Сологуб-Михаил Кузмин-Пастернак-Фурманов-Н.Островский-Вс.Вишневский-С.Бабаевский, ну, ясен пень, Пикуль-Трифонов. Начинать, конечно, нужно с творений обожаемого Виктором Леонидовичем Даниила Гранина...

Бывают честные читатели, надеюсь, что и Ирочка такая.. Мальчик, студент .............. факультета Большого императорского университета заказал мне «уроки»: натуральный курс лекций по «зарубе». Это мы моГЕм.! Мальчик честный. Говорит мне: дедушка Кот, все читают Пелевина и Коэльо, все восторгаются, а я ничего не понимаю. Я в ответ: Сынок, это их проблемы, а не Ваши. Утешил, он и успокоился. А вот в текстах госпожи Денежкиной все понятно, все прозрачно, все ясно, как в луже мочи, отражающей звезды. В луже моча, но в ней пляшут, переливаясь, иные миры. Новый мир, новая литература, новый гранд-стиль.

Книжка Денежкиной снабжена поразительным послесловием. Просто полный, братцы, ататуй – панихида с танцами. Пара цитаток: «Материал, с которым работает автор, как будто предполагает... такой ключ прочтения. Это внутренняя жизнь девушек и юношей пубертатного, по преимуществу, возраста, озабоченных проблемой выбора объекта, а также использованием наличествующего у них сексуального влечения» (С. 211). Еще: «Все эти фразы вроде “Так что, девочки, нам-то спокойно пожить удастся, а вот этому Валерочке – <…>. «Это за три п<….>, Нигер” и прочие ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫ отнюдь не употреблением обсценной лексики. В них отчетливо улавливается СУХОЙ и СТОЙКИЙ аромат НОВОЙ языковой игры, подобной той, что возникает в современном американском авторском кино у Джармуша, Тарантино, Брэддока и прочих. Слово в этой языковой игре не является ВИНЬЕТКОЙ, не может употребляться как ЭПИТЕТ или даже как ПРЕДИКАТ. Это абсолютно КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ язык, состоящий из СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ и ГЛАГОЛОВ, через игольное ушко “маленьких различий” (!!!!!!!!!!!!) ПРОРУБАЮЩИЙСЯ в суть вещей» (С. 214; ломаные скобки, восклицательные знаки – мои, выделено – мной). Яду мне, яду...

Послесловие подписано: ИМЯРЕК (имя дамы-патронессы не назову), кандидат философских наук, доцент кафедры онтологии и теории познания СПбГУ. Аз, погрешил на Вику, мол, он сочинил в общем-то элегантный пародийный отзыв на диссертацию «Обсценная лексика в творческом наследии В.И.Ленина». Сердце, однако, дрогнуло, проверил по росписи университетских чинов: есть такая партия, есть такая дама-онтолог, читающая следующие курсы: История и аналитика чувственности, Онтология и теория познания, Опыт чтения как герменевтическая проблема. От сердца и ума желаю доцентше защитить докторскую диссертацию по герменевтической проблематике творчества Ирины Денежкиной.

Вот он – четвертый акт постнеклассической трагедии художника. О, как же нужно презирать Мать-Словесность, каким гнусным быдлом считать придурковатого читателя, чтобы императивно-властно-принудительно ВТЮХИВАТЬ такое, а? Большевики (Троцкие-Авербахи-Ермиловы), а уж тем паче Чубайсы-Гайдары-Явлинские-Березовские себе ничего подобного не позволяли. Господа, девочку погубите ни за что, ни за грош, ни за чих. А.Н.Житинский покровительствует студентке того же факультета журналистики Ксении Букше. Там все честно-благородно-по-офицерски, ибо Букша – состоявшаяся ПИСАТЕЛЬНИЦА... Эх, в иудейском праве есть такое жуткая догма: невиновен, но наказуем Небесами...

В трагедии должен быть эпилог. Вот он – мой рифмованный текст, посвященный тридцатидвухлетию Виктора Леонидовича и составленный в Судаке (Коктебеле), где мы славно гужевались в золотые годы золотого застоя (так теперь принято пописывать):

В. Т.

Сними мишурное обличье.

Побудь в раздумье недвижим.

Яви таимое величье

Не только близким, но чужим.

Ведь маска площадного мима

Навек не скроет хитреца.

Картон в чаду огня и дыма

Пронижет аура лица.

И все увидят, холодея,

Что, нарушая общий строй,

Под балахоном лицедея

Бредет трагический герой.

За ним на фуре в пестрых лентах

Везут нехитрый гардероб,

И серебро для монумента,

И эшафот, и тесный гроб,

Ведро чернил, полпуда грима,

Реприз дубовый поставец,

Тугие крылья серафима,

И поэтический венец...

Друзья склонятся горделиво.

Враги рассеются, как дым...

И ты уйдешь неторопливо

На небо вечно молодым.

9 августа 1978 года

Ставим точку. Еже писах – писах.

Василий Пригодич,

Член Литературного фонда

Уподобляясь орденоносцам, перечисленным в «заметке второй», подписываюсь неизвестным читателю «титлом».

17 ноября 2003 г. СПб. Утро туманное, утро седое...